22 января 2009 г.
ЗАТЕРЯННЫЕ ИМЕНА
Памятуя об обещании, данное мной моей приятельнице, настаивающей на отказе от моей работы в области философии, как о не кому не нужном, лепете дилетанта и посветить свое время мемуарам о годах, проведенных в лагерях МВД ГУЛАГа. Что более важно для людей, как свидетельство очевидца, особенно для родных, потерявших своих близких попавших в заключение в годы Сталинской диктатуры.
Я не хочу повторяться, о содержании, работе, питании, так как к сказанному в многочисленных изданиях мемуаристов мне добавить нечего.
В первые месяцы, по прибытию после суда в Исправительной Трудовой Лагерь (ИТЛ), я не хотел жить. Бесчисленные стычки с ворами, часто окончившиеся убийствами, смычка рецидивистов с надзор составом, продававшим за зоной награбленные личные веши, у впервые попавших в заключение, для приобретения ворам "курева", "бацилы" (дефицитных продуктов питания), а зачастую и наркотиков. Смерти от истощения, от дизентерии связанной с поеданием отбросов, заражения крови от "мастырок" (самоувечения, ради возможности попасть в число освобожденных "по болезни", освобожденных от выхода на работу в сорока градусные морозы на несколько дней). И мысли о предстоящих 25-ти годах жизни в этих условиях. Я готов был быть расстрелянным за освобождение 10 человек по моему выбору, это могло ценой моей жизни, принести хоть какую ни будь пользу невинным людям, попавших в число окружающей массы
Вспоминать голод, холод, непосильный труд, самодурство надзирателей, для меня вновь переживать ужас, вызывающий дрожание рук. Как я сказал, это описано многими "очевидцами".
Я расскажу о людях, некоторые из которых, возможно, дожили до общего пересмотра дел в 1956 году и были, наверное, реабилитированы, без малейших извинений со стороны исполнителей судебного произвола. За освобождение, которых я готов был умереть.
КАРЛ КАЦЕНШТЕЙН.
Шел первый год моего "отбытия наказания", в управлении МВД -16 . Сегодня это город Ангарск, а в декабре 1947 года, на базу бывших лагерей военнопленных японцев, со всех концов страны свозились осужденные для подготовки будущего строительства химкомбината для получения синтетического жидкого горючего из Черемховского угля. Очень не качественного по многим показателям для использования в доменном процессе или в котельных электростанций, для топки паровозов.
Часть бригад работала на лесоповале, часть сооружала "Базу оборудования", по идее руководства, предназначенную для складского хранения оборудования поступающего из Германии в счет репарационных поставок от демонтажа концерна "ИГФарб Индустрии".
Железнодорожный тупик ветки по обе стороны насыпи был заставлен разгруженными узлами оборудования, с которых местные мародеры снимали электромоторы, измерительную электроаппаратуру, трубки из нержавеющей стали (используемые умельцами для самогонных аппаратов), подшипники.
Мы рыли траншеи в грунте промерзшим на метровую глубину с помощью клиньев и кувалд (норма - "два кубика на рыло"). Прокладывали железно дорожные пути для энергопоезда и подвозки к нему угля. Навесы, для временного хранения, поступающего груза. Гараж и авторемонтный цех. Административные здания.
В драке с уголовниками у меня было сломана кость левого плеча и я "кантовался" в зоне.
Я прибыл из Вены, где находился в составе Советских оккупационных войск и за время несения службы усвоил разговорную речь (в Австрии официальным языком являлся немецкий), в школах перед войной мы изучали немецкий язык и это здорово помогло в развитии речи в общении с населением. Однажды меня разыскал врач, из заключенных, Старик (по моим тогдашним понятиям), лет шестидесяти. Профессор психиатр с европейской известностью, беженец из Франции в период ее оккупации немцами. В СССР, до войны 41 года, преподавал в Харьковском медицинском институте. Находясь в лагере, на правах врача терапевта, в практике приема больных, он наблюдал развитие психических отклонений на фоне влияния лагерных условий жизни. И пришел к заключению, о существовании скрытой наследственной предрасположенности к нарушениям психики, проявление которой провоцируется условиями жизни. Человек с нездоровой наследственностью может прожить жизнь и умереть в пожилом возрасте, психически абсолютно здоровым. Для примера, группа туристов в горах, попала под дождь и до места, где можно укрыться и обогреться, шла по тропе полтора часа. Часть начнет чихать от такой прогулки, часть отделается небольшой температурой исчезающей от горячего час с аспирином, а имеющие скрытую предрасположенность к легочным заболеваниям, слягут с двухсторонним воспалением легких или с плевритом.
С психическими заболеваниями то же самое. У некоторой части заключенных в условиях заключения, развиваются отклонения поведения от некой средней нормы. Эти нарушения прогрессируют и становятся заметными не только врачу, но и окружающим. Доходя до стадии требующей медицинского вмешательства. На эту тему им была написана монография карандашом на бумаге, из под цементных мешков, на немецком языке. Благодарные пациенты, освобожденные им от работы на 2-3 дня, приносили ему тетради из посылок из дома, и теперь он искал переводчика с немецкого на русский. Нашелся военный переводчик, очевидно прошедший курсы допроса, пленных. Перевод монографии с латинскими вставками, ему оказался не по зубам. Кто-то из больных, в разговоре с врачом, назвал меня как "человека хорошо владеющим немецким языком".
Запаса школьного образования для общения с населением в Вене, было не достаточно. Тем более, что существовали диалекты произношения, о которых в школе мы и не слышали. По окончанию войны, служа в оккупационных частях Советской Армии в Вене, я для развития речи купил книгу "Приключения Тома Сойера и Гегельбери Фина" на немецком. И постепенно, пользуясь очень хорошим словарем, перевел ее. Первую треть перевода я не вылезал из словаря. Вторую треть перевода, заглядывал в него от случая к случаю. Последнюю треть книги, я прочел, догадываясь о значении незнакомых слов по контексту изложения, что изредка подтверждалось проверкой догадок по словарю.
Запаса слов в 3 - 4 тысячи, усвоенных более чем за пол года ежедневной работы по полтора - два часа ежедневно, было уже достаточно для общения с населением, чтения газет, посещения кино и театра без переводчика. Более того, жизнь в постоянном общении с населением, ежедневно расширяла запас используемых слов. Но осуществить перевод монографии, в которой автор использовал словарный запас в 18 - 20 тысяч слов, мне было явно не по плечу. И браться за эту работу с надеждой на успех, для меня было нелепо. Что я вынужден, был с горечью признать, не вводя в заблуждение на надежду моего товарища по несчастью. Мы предприняли попытку осуществить перевод совместно, но это нам не помогло. У него запас слов русского языка не превышал 6ти тысяч понятий, я мог только использовать свое преимущество в знании употребляемых мной 15 - 17 тысяч слов русского языка, но из 6 тысяч слов его запаса, часть не совпадала с моим арсеналом. Так что наше совместная работа по переводу в лучшем случае могла оперировать 6тью - 7 тысячами слов. Что для научной монографии, было, безусловно, недостаточно.
К моему огромному огорчению, я вынужден был разрушить, его надежду, на мою помощь, в переводе. Однако это не повлияло на наши товарищеские отношения, если о них можно говорить в отношении людей, один из которых 65ти летний профессор с международным признанием его работ, а второй 22-х летний вчерашний школяр.
Однако такова судьба, хозяинами которой мы не являлись. (Это в пику немецкой пословице, что каждый человек является кузнецом своей судьбы).
Как бы то ни было, но через пару месяцев знакомства, мы знали друг о друге многое, из чего я мог составить свое представление о человеке. Карл родился и вырос в Праге, где окончил медицинский институт. Его отец списался со своим другом по студенческим годам, имевшем под Парижем свою частную психиатрическую клинику и договорился о стажировке Карла под его руководством.
С рекомендательным письмом и небольшой суммой денег (как сказал отец, "достаточной на первый случай") Карл поехал во Францию.
Принят он был с глубоким радушием, скорее опекуном, а не научным руководителем, оба оказались приятно разочарованными знакомством. Каждый в тайне боялся, что отношения могут не сложиться. Наставник, посоветовал до начала практики познакомиться с Парижем и парижанами. - Влезешь в рутину штатного сотрудника, с расписанием приемов и дежурств, и в театр не вырвешься, - наставлял он своего подопечного.
Однажды, когда Карл спросил, о начале практики, шеф поинтересовался, что его беспокоит? Он признался, что деньги, которые он получил от отца, у него на исходе.
- У меня есть предложение, с очень хорошим гонораром, от которого я отказался.
Но думаю, что ты с ним справишься. Это может поправить твое финансовое положение. Дело довольно щекотливое. Договоримся о полной конфиденциальности нашего разговора. Поступила просьба, неофициального обследования, на предмет психического состояния Министра колоний. В рамках негласности, я не могу встретиться с министром. Меня очень хорошо знают газетчики, и за мной увяжется слежка, которая может иметь политическую подоплеку. Тебя в Париже пока еще ни кто не знает. Под видом журналиста из Праги или Вены, ты встретишься с министром, с людьми из его повседневного окружения, понаблюдаешь поведение клиента, по возможности, попытайся получить от него образец почерка в виде записки к кому - либо. Собери как можно больше фактов для диагностики. Но своими соображениями ни с кем не делись. Мы с тобой встретимся и обсудим все tet a tet. Возможно, нам удастся прийти к общему мнению, с которым сможем познакомить заказчика обследования. Согласен, ли ты, взяться за это дело?
Выбора, у Карла, не было и, он согласился.
Приехав в Министерство колоний, он выяснил, что министр появится в своем кабинете, не ранее чем через полтора часа. Примет ли он журналиста, ни кто из сотрудников ответить не мог. Проболтавшись в приемной полтора часа, Карл уже собрал достаточно сведений для анамнеза заболевания, в наличии которого он уже не сомневался. Министр принял его. Двадцати минутного общения, во время которого он получил образец почерка, подтверждавшего наихудшие предположения о состоянии психики министра, накопленных фактов аномального поведения вполне хватило для завершения диагноза.
Крайне довольный собой, Карл явился в кабинет главного врача, для доклада.
Перечислив замеченные симптомы болезненного проявления у обследуемого, он с торжеством назвал диагноз - Сифилис в стадии нарушения сосудов мозговой деятельности. Глав врач молча посмотрел на него. - Что же, - произнес он, - на основании ваших наблюдений диагноз весьма вероятен. И что бы вы рекомендовали на моем месте?
- Немедленную госпитализацию.
- Вот этого мы и не будем рекомендовать. Развитие болезни быстро прогрессирует, через десяток недель пусть умрет на посту Министра, после долгой тяжелой болезни связанной с деятельностью на посту и так далее. Поместить его в стационар, это дать пищу оппозиции обвинить нас в постановке диагноза за деньги нормальному человеку, с умертвлением его по заказу политических противников в психиатрической лечебнице. За месяц - два, сотрудники его штата глупостей не допустят. Так и решим - сообщим заказчику наш диагноз, прогноз и рекомендацию. И с чистой совестью получим гонорар.
Всё развивалось по нашему сценарию. За смертью министра, последовал расчет. Полная выплата гонорара за выполненный объем работы, от оставшегося для меня инкогнито, заказчика.
Сумма, по моим представлениям, была фантастической, Директор клиники отказался принять из гонорара, хотя бы часть денег.
- Карл, это твой, первый пациент. И только твой. Я сам отказался от этого предложения.
Таково было начала его карьеры с его слов. Я, очевидно, запамятовал, где у него была своя клиника, в Германии, Австрии или Чехии. Но с разгулом нацизма он уехал в СССР и с освоением русского языка, стал преподавать в Харьковском мединституте. Конечно арест с обвинением его в пропаганде уровня немецкой науки и культуры, он воспринял как нелепость.
Описывая следствие, с момента предложения подписать форму об окончании следствия и
передаче дела для направления его в суд, он рассказал:
Когда он на бланке, где требовалось проставить подпись он прочел, что полностью ознакомлен со всеми материалами следствия и добавить ему по существу дела нечего, он потребовал дать прочесть ему следственное дело.
- Зачем вам тянуть время, ведь вы читали все протоколы допросов и подписали их?- заявил следователь, мальчишка, очевидно недавно закончивший юрфак.
- Но здесь сказано, что я должен подписать факт, что "полностью ознакомлен со всеми материалами следственного дела", а я его в руках не держал.
Следователь растерялся. Он открыл папку "Дела" и начал перебирать страницы, вшитые до первого допроса и послужившие основанием к аресту и следствию санкционированного прокурором. В числе прочих документов, его внимание привлекла характеристика, не Отдела кадров института подписанная руководством, являющаяся выпиской из анкет, а коллектива ученых, в числе которых были доктора наук и академик. В ней говорилось, что "Профессор Каценштейн является крупным европейским ученым, труды которого переведены на многие языки, и разработанная им методика лечения некоторых психических расстройств гипнотическим внушением, применяется в клиниках всего мира".
- А вы могли бы так загипнотизировать меня, что бы я так написал материалы следствия, на основании чего, суд оправдал бы вас? - спросил следователь.
Карл Иоганович с юмором описывал эту сценку, когда он давно определил конституцию психики следователя, как "неуравновешенного истерика". Где следователь, еврей, страшно боялся увидеть в материалах следствия желание вызволить подследственного сородича. Что толкало его на перефразировку ответов.
- А вы уверенны, что мысль задать этот вопрос, возникла у вас, а не внушена мной?
Следователь выскочил из-за стола и не отводя взгляда от взгляда Каценштейна, прижимаясь спиной к стене кабинета вылетел вон. Через минут двадцать, в кабинет вошел капитан с седыми висками лет пятидесяти. Он представился начальником следственной группы по делу Каценштейна.
- Я довольно внимательно изучил ваше дело. Оно не стоит и скорлупы выеденного яйца. Наш осведомитель из мединститута, очевидно тая надежду занять ваше место на кафедре, накатал нам кляузу о том, что в процессе чтения лекций, вы неоднократно рекомендовали вашим студентам в их медицинской практике использовать, по возможности, медикаменты немецких фирм, как не вызывающих привыкания из-за отсутствия в них наркотических препаратов. Дающих более стойкий эффект лечебного действия. Это подтверждено из знакомства с конспектами ваших лекций у студентов. Но, во время войны с Германией, пропагандировать уровень медицинской науки врага, в учебном заведении СССР, идеологически не желательно. Лично я злого умысла с вашей стороны не вижу. Но мое личное мнение, роли не играет. Есть формулировка обвинения, свидетельские показания, вещественные факты, формально дающие основания осудить вас на 10 лет по статье 58 пункты 10 и 11.
Установку не давать вам материалов следственного дела, следователю дал я.
Человек, написавший заявление, на основании которого было возбуждено дело, из вашего ближайшего окружения. И хотя он проходит в материалах следствия под псевдонимом, вы по почерку или по стилю изложения, можете изобличи его, что для нас весьма не желательно. Ваш защитник в процессе суда получит полный доступ ко всей документации на предмет проверки соблюдения норм Уголовного права. Подпись на форме об окончании следственного дела, формальность, но для нас существенная. Дело в том, что прокурором нам устанавливается срок содержания подследственного под стражей. Мы имеем право ходатайствовать, о продлении этого срока, но при этом теряем право на получение премии за своевременное окончание следствия. Это мизерная сумма, но она подстегивает следователей и иногда приводит к злоупотреблениям ими властью. Они договариваются группой в 2 - 3 человека, поочередно вызывать на допрос, лишая арестованного сна. 3 - 4 дня и вы подпишите любую бумагу. Заявление об этом Суду будет немедленно рассмотрено как протест и ваш защитник немедленно получит для ознакомления следственное дело. И только.
Допустим, что на стадии следствия, мы вынесем решение об отсутствии состава преступления.
Кляузник, напишет в более высокую инстанцию и другая группа следователей, решит, что вы виновны и вас осудят. А у нас полетят звания, из-за неполного соответствия занимаемым должностям.
Решать, как поступить в конкретном случае, предстоит только вам. Многое из того, что я вам сказал, является служебной тайной и, я надеюсь, только на вашу порядочность, что все останется между нами. Получив на документе вашу подпись, мы отправим дело в Прокуратуру, где его назначат к слушанию в суд. После чего вы попадете в лагерь, где по возрасту и профессии медика будете работать в санчасти. По окончанию войны, по первой же амнистии, вас освободят.
Этот фанатик веры в справедливость Закона, врал, искренне веря в то, о чем говорил. Но мы с Карлом встретились в 1948, через три года после окончания войны, а норма, что статья 58 ни под какие амнистии не попадает, продолжала действовать.
РУДОЛЬФ МАЙЕР.
"Ариец", за которого стоило пожертвовать, частью своей жизни.
Мы прибыли с ним, в общем этапе заключенных, из Вены. До лагерного пункта в Ангарлаге, я с ним не был знаком. Случилось так, что мы попади в общую бригаду и на втором ярусе нар, спали рядом. В нашей компании был еще один немей, майор СС. Он страшно кичился тем, что из немецкой группировки, попавшей в Чехословакии в русский "котел", был последним офицером, взятым в плен "после расхода последнего патрона". Этот идиот, положил 70% личного состава своей части, через 5 дней, после подписания акта о капитуляции Германии, в бесплодных попытках прорваться через Влтаву для сдачи в плен американцам. Очевидно, он натворил достаточно бед в России, для того что бы ни попасть в места своих зверств, готов был пожертвовать жизнями своих фронтовых товарищей. Из-за таких говнюков, наша авиа часть, потеряла 2 экипажа после официальной капитуляции Германии. Речь не о нем.
Руди, как он мне представился, был, "радиоинженер". В разрухе военных событий остался без работы и увидев в газете сообщение, что штабу оккупационной армии требуется на временную работу специалист, для монтажа и наладке телетайпов, обратился по адресу. По завершению договора, был арестован, как "шпион пытавшийся внедриться в штаб армейской группировки".
Мы съели, наверное, свой пуд соли, пока завоевали доверие друг друга. История его была удивительная. Резко выделяясь в школе способностями, он был отнесен к "сверх одаренным" и взят на государственное "воспитание". Его одного обучали преподаватели по свободной программе. Она заключалась в том, что объем знаний, по предметам которые его интересовали, давали ему не ограничено, по мере усвоения. Обще образовательные предметы, преподавались "до сведения". Буквально гений в физике и математике, очень поверхностно представлял себе историю. Почти не знал литературы, географии, естествознания. В 16 лет обладал специальными знаниями радио физики в объеме института, он в 22, руководил специализированной лабораторией, в которой разрабатывалась тема "Jagdchaus" (Охотничий домик). Суть разработки заключалась в создании экрана на котором отражалась воздушная обстановка над всей Германией. Каждый самолет, зафиксированный постами ПВО, на экране перемещался со своей масштабной скоростью. Свои и чужие самолеты отличались индексацией. Группы бомбардировщиков состояли количественно из единиц. Такое панно было смонтировано по заданию Геринга, в центральном штабе верховного командования авиации Германии.
Работа молодого ученого была отмечена Крестом с дубовыми листьями. Второй орден, уже с бриллиантами, он получил от Канариса.
Перед второй империалистической войной, для предупреждения столкновения с айсбергами и плавучими предметами была разработана система инфракрасной локации. Немцам удалось разработать краску, не отражающую инфракрасных лучей. Некоторое время это позволяло подводным лодкам ночью всплывать для вентиляции и подзарядке аккумуляторов. Но вдруг английские ночные самолеты торпедоносцы стали топить подводные лодки немцев. Явно англичанам удалось разработать новые приборы обнаружения. Канарис приказал сбить английский торпедоносец на мелководье, где его можно будет поднять. Приказ был выполнен и остатки сбитого самолета были доставлены в лабораторию.
Основная часть секретной аппаратуры была размещена в герметически закрытом корпусе и уничтожена микро взрывом ликвидатора автомата. При вскрытии была обнаружена куча обломков радио аппаратуры и искореженная панель прибора. Буквально под микроскопом началась сортировка кусочков проводов по диаметрам. По количеству штырьков на ножках радио ламп удалось установить тип ламп использованных в схеме уничтоженного прибора. После длительной аналитической работы пришли к выводу, что использовались сантиметровые частоты. Вкупе с антеннами на поверхности кабины, Руди пришел к выводу о том, что был использован принцип радио локации и уничтоженная часть аппаратуры была генератором частоты. Коллективу лаборатории удалось создать свой радио локатор, который с успехом применялся на ночных истребителях.
Последняя тема задания была связана с проектом ракет для носителей для атомного заряда. Сами ракеты, практически уже были созданы Брауном, но очень большая площадь рассеивания, лишала возможности прицельной стрельбы. На вторую попытку, попасть в центр Лондона ракетой, с атомным зарядом, надежд не было. Стояла задача разработать систему передачи пролетаемой местности с камеры наблюдения на борту ракеты на станцию наведения, с которой телеметрически вводились оператором поправки, коррекции трассы полета ракеты. Свою часть работы радио лаборатория выполнила, а вот физики атомщики сделать бомбу не успели.
В день "Х", в соответствии с приказом в запечатанном конверте, была уничтожена вся документация ведущихся работ, незавершенная аппаратура. Всем членам лаборатории были розданы деньги и документы для проживания в разных частях Германии. Рудольфу досталась Вена. Но отмена немецких марок, которых у него было более чем достаточно, сделала его нищим. Он совершенно не умел жить, как обыватель. Не знал цены денег. В спец лаборатории жили на всем готовом и не имели даже представления о дефиците чего либо. Все заявки на приборы, материалы, литературу - снабженцами выполнялись безотказно. В гражданской жизни пришлось регистрироваться для получения продовольственных карточек, искать жилье, а в последнее время и работу. Очевидно контр разведка, пока он работал с телетайпами, произвела дотошный процесс проверки места рождения, обучения, жительства, работы, семейного положения, родственных связей и придуманная для него легенда, дала сбой.
Однажды он спросил меня, если он откроет важную государственную тайну, освободят ли его из лагеря?
К тому времени я уже знал о "шарагах", закрытых организациях, в которых работали специалисты заключенные высокого класса из разных областей науки. Они были на несколько более привилегированных условиях содержания и питания, оставаясь заключенными.
Однажды он сказал, что является "носителем государственной тайны" и хочет связаться с представителем из государственного аппарата. Я предложил написать заявление оперативному уполномоченному КГБ (комитета госбезопасности), а тот выяснит, как и с кем нужно организовать встречу. С этим заявлением мы вдвоем, (я в качестве переводчика) пошли на прием к "куму" (так заключенные звали оперативных уполномоченных). Техническая часть информации мне была не доступна для перевода. Я понял, что в Германии были специалисты из Гималаев, которые открыли принципиально новую технологию радио физики. Которая была много менее габаритна, энергетически экономна, и позволяла осуществить прорыв в электронную технику. Я не знаю, что понял из моего перевода "опер", но выслушал он все внимательно и на второй день из общей бригады Рудольф был переведен в "придурки" (специалисты, работающие по профессии) в контору инженеров. Недели через три, он зашел в старую свою бригаду, нашел меня и попросил пойти с ним. Так как из Москвы приехал специально для беседы с ним, человек. С нами встретился (судя по форме) капитан КГБ. Он спросил, а какую роль играю я. Я сказал, что Рудольф Майер попросил меня пойти переводчиком. Но когда приезжий офицер заговорил на немецком, и обращаясь ко мне, сказал, что я свободен и переводчик не нужен. То мне не оставалось ни чего более как уйти. Часа через полтора сияющий Руди, сообщил, что вопрос о переводе его в шарагу, решен положительно и он вытащит меня к себе. Я засмеялся его самомнению о своей значимости. Но он был уверен, что его пожелание, будет удовлетворено.
Меня отправили в другой лагерь (Особо закрытый режимный без права на переписку и свидания) до того как он уехал в свою шарагу. Много лет спустя, я понял, что идеи Рудольфа Майера позволили сделать скачек в телевидении и в применении полупроводниковых приборов.
При "дележке" репараций из Германии высокая тройка представителей Англии, США, России распределяла права на компенсации убытков понесенные в войне с Германией. Америка потребовал права забрать закрытые патенты Германии. В их число попали патенты на полупроводниковые приборы, которые были перепроданы Японии. Но, насколько мне известно, ни одного изделия на базе использования в Германии полупроводников до конца войны, изготовлено не было. Возможно, разработка слежения местности по трассе полета ФАУ и корректировка курса, были с использованием новой электронной техники. Во всяком случае, вскоре, программы телевидения в СССР стали передаваться не с двух метров, а как кино изображение. Однако утверждать связь этого с именем человека известного мне как Рудольф Майер, я не могу.
Василий Кошек.
Однажды, вместо развода бригад на работу, весь личный состав заключенных лагеря, вывели на поверку на линейку. Стоял сравнительно не очень холодный день, но поверка очень затянулась. Нас пересчитывали раз пять - шесть.
В зону вошла группа автоматчиков и рассосредоточилась в зоне отчуждения между колючей проволокой ограждения и забором. Начался тщательный обыск в поисках отсутствующих. Принесли легкий столик и на нем разложили личные дела заключенных лагерного пункта. Началась поименная сверка. Называлась фамилия, из числа присутствующих, заключенный, называл имя, отчество, год рождения, статью судимости, срок по приговору. Сравнивалась фотография, наклеенная на обложку "дела" и отозвавшегося на фамилию человека. Некоторых тут же отводили в сторону, заставляли раздеться до белья, тщательно прощупывали каждый шов одежды, в то время как другой участник личного обыска заглядывал в рот заставлял оголить зад нагнутся несколько раз и смотрел в зад. После чего обыскиваемому кидали его одежду и одев наручники выводили за зону.
Мы гадали, что бы это могло означать? Вызывали по алфавиту. Дошла очередь и до меня. Я ответил "как положено" и попал в число обыскиваемых. В это время приводили прятавшихся от поверки вытаскивая их из выгребных ям уборных, стирального барабана прачечной, холодной топки котла в пекарне. Изрядно замерзнув, от процедуры обыска, в наручниках я был выведен за зону и погружен в "воронок" (грузовую машину, с фургоном оборудованную для перевозки заключенных).
Когда нас набралось двадцать человек, нас отвезли на центральный лагерный пункт. Там уже набралась, пританцовывающая от холода толпа, человек в сто. Машины то и дело подвозили людей с разных лагпунктов. Шел шепоток, что формируемый этап, направляется в особо режимный лагерь Оха, на угольные шахты на Сахалине.
Наконец прибыла последняя машина. Нас повернули лицом к принимающему нас конвою и начальник тапа, с группой автоматчиков начал обходить строй и указывать на отдельных заключенных "одетых не по форме". Это были "авторитеты" с чувалам с барахлом, которые за ними таскали "шестерки" (молодые пацаны, расщипывающие с годами стать "авторитетами" воровского общества).
Одетые в полярные бурки, меховые унты, осоюзенные подшивкой дополнительной подошвой не рантах новенькие валенки, в меховых полушубках, "москвичках", с обшитыми мехом рукавами и подолом тужурки с меховыми воротниками. Один был даже в офицерском немецком на меху кожаном реглане. Почти у всех были офицерские меховые шапки. Конвой потребовал переодеть их в лагерное обмундирование, иначе он отказывается принять их в этап.
Принесли связки комплектов лагерного обмундирования б/у четвертой категории. Засаленного со следами прожогов от искр костра, рванья, наверное, подготовленного к списанию. И это добро разложили перед каждым выведенным для переодевания.
Вы находитесь под охраной конвоя, за зоной. В случае не подчинения требования конвоя, конвой имеет право применить оружие на поражение. Вам понятны требования конвоя - переодеться для этапирования в лагерное обмундирование? - обратился к выведенным ворам, заместитель Начальника управления по режиму коренастый крепыш, подполковник с золотыми передними зубами очевидно память от удара головой в лицо.
В ответ гробовое молчание. Подполковник вынимает из кобура табельный пистолет и ставит его на боевой взвод и держа его стволом вниз, подходит метров на пять к крайнему, в ряду выведенных на переодевание.
- Ты, - он стволом пистолета указывает на первого в шеренге. - Будешь переодеваться?
Тот молча, словно в раздумье, с ухмылкой смотрит на офицера.
- А что же ты падла, сам не носишь, а геморрой этот мне предлагаешь?
В шеренге, выведенных на переодевание воров, довольный смешок.
- Второй раз спрашиваю, переодеваться будешь? -
- Сосал бы ты у меня...
В шеренге гогот.
- Третий раз спрашиваю, переодеваться будешь?
Отборный мат. Сухой хлопок пистолетного выстрела. Гогот в шеренге воров мгновенно прекратился.
Возможно, они сочли выстрел за сигнал предупреждения, с места, где я стою, их строй мне виден под острым углом, с лица. Первый, глумившийся над офицером, молча, как куль оседает на снег.
Внезапно истошный вопль,
- Братва! Что стоите? Этот гад "Молдована" грохнул!
"Братва", отреагировать не успела и прежде, чем хоть один сделал шаг из строя, с двух флангов раздалось тарахтение пулеметов. Струя пуль, взрывая снежные ошметки отсекла подполковника, от шеренги.
Офицер поднял руку, пулеметы заглохли. Он сделал пару шагов и остановился против следующего стоящего в шеренге.
- Ты, - он стволом пистолета указывает в лицо, кому адресовано его обращение, - переодеваться будешь?
В ответ на вопрос, отборный, оскорбительный мат. Лицо перекошено, он оглядывается на строй шеренги из группы "избранных авторитетов" воровского мира.
- Второй раз спрашиваю, переодеваться будешь?
- - Пасть порву сука!
На этот раз смешков не слышно. Воры, стоят молча, ожидая конца драмы. Этот конец, долго ждать не пришлось. Третий раз звучит вопрос и хлопок пистолетного выстрела. Пытавшийся "порвать пасть", после первого, не завершенного им шага, в броске к офицеру, валится на снег. У меня мурашки бегут по спине.
Я на фронте служил в бомбардировочной авиации. Подробностей деталей бомбежки, с пары тысяч метров высоты, не видно. После войны мне пришлось иметь дело с фотосъемкой результатов бомба метаний полка сфотографированных с бреющего полета с По-2. Это были развалины домов, голая арматура городских зданий, тещины и отброшенный взрывной волной куски куполов долговременных сооружений - это был технический результат бомбовых ударов. Следов разорванных на куски взрывами людей, на снимках не было. Во время смены аэродрома базирования, мне пришлось увидеть раскатанный в блин, танками и грузовиками, след раздавленного человека. Это все впечатления от войны, сохранившиеся в моей памяти. Ни в каких атаках, столкновениях с десантными группами, прямых боевых контактов с "живой силой" противника, видеть мне не довелось. Разве только кровь из тела изувеченного экипажа самолета, дотянувших до посадки, с боевого вылета. Извлекаемых из прострелянного корпуса машины. Но, как правило, подавляющее большинство сбитых самолетов, на свой аэродром не возвращались. В прямых контактах ближнего боя участия не принимал. Во время перебазировки на аэродром ближе к линии фронта (15 км), однажды мне пришлось ехать наземным транспортом из-за поломки нашей машины. В одном месте на шоссе я видел след, из тела человека раздавленного танком и раскатанного в блин грузовыми машинами.
Видеть расстрел, тем более, почти вплотную, метров с 20ти, мало сказать "что это не
приятно", это трудно описать словами.
Но это еще не был конец драмы.
Едва шеренга воров шевельнулась, заработали пулеметы перенося огонь ближе к строю.
- - Ложись! - орет подполковник. Повторять ему не пришлось. Он поднимает руку, пулеметы замолкают. - Всем лежать. Кто поднимет голову без моей команды, получит пулю в затылок.
Он подходит в упор к лежащим лицом в снег ворам.
- Ты,- он носком валенка касается головы очередного с края, - встать!
Тот поднимается и рукавом пытается удалить снег, налипший на лицо. - Руки за голову!
- Команда касается всех, руки за голову! Ты, - ствол пистолета направлен в лицо стоящего, - то же хочешь пулю в лоб? Переодеваться будешь?
Тот, кому адресован вопрос молчит.
- Времени у нас мало, не хочешь отвечать, твое дело. Считаю до трех. Раз. Два. Три.
- считает он без интервала. Выстрел. Но человек в последний миг нырнул к лежащим перед ним вещам и с руганью начал снимать свои великолепные унты. - Что делаешь падла! - голос одного из лежащих. Подполковник подходит к подавшему голос, с размаха бьет его валенком по голове. - Ты, встать! Тот поднимает голову и убедившись, что команда касается его (он не очередной по порядку в строю), встает.
- Руки за голову мразь! С тобой будет отдельный разговор. Просто стреляю после счета "три", если не успеешь нырнуть под пулю. Раз! Два! Три! - но обреченный не стал ждать и после счета "Два", сел на снег и молча стал переодеваться. - Вот и нашли общий язык, - съязвил подполковник. Он возвращается к началу шеренги, где чучелом в лагерном рванье и матерчатой шапке стоит первый переодетый, и трогая голову носком валенка, поднимает очередного "урку". - Руки за голову! Переодеваться будешь? Или помочь? - с этими словами он поднимает пистолет в лоб заключенному.
Тот молча нагибается к узлу с лагерной амуницией. Дальше картина повторяется с каждым по очредно, до последнего, включительно. Подполковник подходит к офицерам принимающего конвоя, они стоят от меня в 3-х метрах, мне четко слышен их разговор: - Составьте акт о расстреле за неподчинение требованиям конвоя и попытку оказать физическое сопротивление. Меня впишите первым заверяющим акт с указанием моей должности, звания. Один экземпляр - нам. Дает он указание.
Колесо завертелось без помех.
На принесенном из лагерного пункта столе лежат наши личные дела. Называют фамилию, заключенный, словно отзыв на пароль, отвечает свои установочные данные - имя, отчество, год рождения, статью судимости, срок по приговору. Физиономию сличают по фотографии, наклеенной на обложку личного дела. Ответившие правильно, имеющие сходство с изображением на карточке, отходят, к группе ожидающих "воронок". Он как челнок снует между наши скопищем и эшелоном, стоящем в тупике.
Пока очередь не дошла до меня.
Я, услышав свою фамилию, как приказано, подхожу к столу и начинаю отвечать установочные данные. После того, как я назвал статью осуждения, меня останавливают и просят назвать статью по первой судимости. Отвечаю, что судился первый и единственный раз в жизни. Офицер внимательно разглядывает мою фотографию на деле. Потом открывает его и читает несколько страниц. К столику подзывают Подполковника по лагерному режиму. Я стою рядом, но на меня не обращают внимания, Слегка приглушенный разговор, переходит, на уровень пререканий. Начальник эшелона отказывается принять меня в этап. Местное начальство на повышенных тонах показывает вклеенное в дело постановление об этапировании, подписанное Начальником Управления МВД-16.
- Ваш генерал, мне не указ. Я выполняю приказ Министра и нарушить его не могу.
- Или вы связываетесь с министерством и мне дают дополнительное указание, или, заберите его в свою зону.
Меня отводят в зону, пересыльного лагеря и до выяснения мой дальнейшей судьбы, помещают в БУР (барак усиленного режима, тюрьма в тюрьме).
Это типовой барак, с тремя рядами, двух этажных нар вдоль наружных стен и трехэтажных по оси центра помещения. Человек на 400. Сейчас в нем (со мной) шесть человек. Я занимаю место на уровне второго яруса, подальше от входа. В бараке сравнительно тепло, градусов 18-20, (на уровне моего места). На нижних нарах, особенно у входа, градусов 8 - 10. Вскоре ко мне подходит один из "местных". Он сидит отбывая. 10 суток "за саботаж на работе". С его слов, он здорово простыл и с температурой его выводили на работу, бригадир поставил его (бригада работала на лесоповале) "кострожогом". Обрубленные ветки и сучья, со стволов, подготовленных к тралевке из леса тракторами, сжигались для предупреждения размножения лесных вредителей. Эта работа поручалась обессиленным от истощения дистрофикам. Естественно в нарядах % выработки у них был предельно низкий, допускающий получение полного пайка. Мой новый знакомый, в бригаде числился "работягой" и бригадир закрыл наряд с выполнением выработки на 100%. Вору, числившемуся в бригаде. По воровским законам, "было положено" закрывать наряд, не зависимо выходил он на работу или нет, 151%. Что давало ему право на зачет отбытого срока три дня за день. 3-х процентов для него не хватило и он решил "поучить" бригадира схватив у костра сухой сук сантиметров 5-8, направился "качать права". А мой знакомый, схватил металлический ломик и кинулся защищать бригадира. Когда вор размахнулся "дрыном", он ударил его по ногам ниже колен. На повале очень часты случаи травм от упавших на людей подпиленных деревьев. Вор взвыл, но валенок смягчил удар и кость осталась цела. Началась драка, вмешался конвой охраны. Вор доказывал администрации, что бригадир занимается припиской и по блату, кострожегу, за счет его (воровской выработки) закрыл наряд не на 70, а на 100%. Бригадира сняли с работы, кострожег получил 10 суток БУРа с карцерной нормой питания, а вор, боровшийся за справедливость, наказания не понес.
Однако, сегодня, он попал на штрафной этап, в особо режимный лагерь в шахты на Сахалине. Сейчас в БУРе отказчики от работы, "мастырщики" (заключенные, калечащие себя ради нескольких дней освобождения от работы. Саморубы пальцев рук, вызывающих намеренное обморожения пальцев ног своей мочей на морозе, близком к минус 40, протаскиванием нитки смоченной керосином сквозь складку кожи на руке с образованием флегмоны и прочие.).
Я рассказал, то что видел. В одном из описанных мной фигур из числа выведенных "на переодевание", он узнал своего обидчика и повеселел. Я вполне его понимал, вор оскорбленный нападением фраера, обязательно бы проиграл в карты его жизнь и он был бы убит. Об этапе ворам было известно давно. Они знали лагерь назначения и спец режим, существующий в этом лагере, сплошь состоящим из воровских "авторитетов". Несколько человек воров с пересылки, ухитрились так спрятаться от отправки, что их до сих пор не нашли.
Обед я получил как "находящийся на этапе", гарантированную законом норму, с 600 граммами хлеба и трех разовой горячей пищей. Вот только хлеб, который я получил утром в своей бригаде, я уже съел.
А вот к ужину появились новости. Надзиратели привели шесть человек увильнувших от отправки. Один из них, лезвием безопасной бритвы, зажав ее между пальцев так, что выступало миллиметра 2 -2,5, располосовал себе кожу на животе ромбиками. Кожа разошлась и зрелище сплошь окровавленного живота, произвело на надзирателей из вчерашних школьников призванных в армию, потрясающее впечатление. Самореза отнесли в санчасть, где зашивали лоскутья кожи, почти 2 часа. Второй умелец, оттянув складку кожи на своей шее проткнул складку ножом лезвием от себя, имитировав "перерезанное горло". Картина, для новичков в надзорсоставе, потрясающая. Они были уверенны, что в санчасть принесли труп. Третий изобразил приступ падучей болезни с полным набором симптомов судорог, кровавой слюны, ударов головой об пол, даже профессиональный врач из вольнонаемных, диагностировал падучую болезнь и отказался выдать "больного" для этапирования.
Один из них залез в выгребную яму сортира, (на морозе около 20 ниже нуля, там относительно чисто), где он ухитрился, прижимаясь к полу в углу, на укрепленном заранее брусе, отсидеться в момент отправки этапируемого контингента за зону. Это я услышал из уст "героев" помещенных в БУР и выбравших себе место через проход от меня.
Возвращение в лагпункт, откуда меня забрали неделю назад, мои товарищи по несчастью отмечали как воскресенье из мертвых. По слухам, этап в который я должен был попасть, весь был расстрелян, при попытке захватить вагон с караулом. Позднее я узнал о его судьбе более точно - воры из вагона спец режима в попытке бежать, убили конвоира из числа раздающих пищу, в надежде захватить оружие. Двери товарного вагона открывались до упора, образуя щель сантиметров 60-70, что позволяло пройти одному человеку или передать мешок с сухарями и кастрюлю с пищей. Успели выскочить три человека, тут же убитых. За смерть товарища стрелки охраны принялись стрелять со всех сторон по вагону. Раненных добили расстрелом в упор, забросили, для счета, трупы в вагон и привезли во Владивосток до парома, где вагон с трупами отцепили из эшелона.
В разборке с ворами в 1948 году мне сломали кость левого плеча. К моему счастью это был закрытый косой перелом, сопровождаемый гематомой от разрыва крупного кровяного сосуда, образовавшего опухоль от плеча до кисти включительно заполнивший полностью рукав телогрейки, что сыграло роль фиксирующей повязки. Через несколько суток, когда боль стала предельно не переносимой и в санчасти мне разрезали рукав телогрейки, рука была надута как футбольный мяч. Фиолетового цвета. Прощупать кость было невозможно. Отправлять меня на центральный лагпункт на рентген, администрация, заминая инцидент, не собиралась. Списывая убийства в отчетах, как наступление смерти от хронического плеврита или обострения осложнений фронтовых ранений. Некоторое время я ходил на лечение, заключающееся в смазывании опухоли йодом, лелея руку на перевязи. Затем мне нашли работу.
Наблюдая, как при регистрации, воры на вопрос о профессии до ареста, не имея представления о физическом представлении, о свете, уверенно отвечали - "Технолог юстировки оптических систем". Я думал, что на фоне таких "технологов", я академик. И на вопрос о моей специальности до ареста, из хулиганства, ответил - Архитектор гражданского строительства. В мои 22 года, с призывом в армию в 17 лет, полутора годовым военным училищем, мне было явно некогда заканчивать института. Тем не менее, я в учетной картотеке лагеря числился архитектором. 58 статья, (враги народа) не использовалась на профессиональных работах (кроме врачей). Но я был балласт, снижающий % выхода контингента на работу. А тут случай - удовлетворить просьбу Начальника КВЧ (культурно воспитательной части) выделить человека для оформления наглядной агитацией жилую зону лагеря. Так я попал в КВЧ.
В группе я был четвертым. Бригадир, бывший рабочий сцены из иркутского театра оперетты, с опытом оформительской работы подмалевкой старых декораций, уголовник-калека с вывихнутой шеей, при попытке кражи оружия на базаре у офицера, кинувшего его за шею через себя. У этого оформительский опыт был более богатый. Находясь, как инвалид, все время в жилой зоне, от скуки он торчал в мастерской профессиональных художников. В частности в лагере его художественным наставником был автор картинки на папиросах "Казбек", горец на лошади на фоне гор. Он поручил ему рисовать иголки сосны на копии картины Шишкина, "Утро в сосновом лесу". Понемногу он кое чему научился, имея к тому же способность и желание к рисованию. Как-то я спросил его, воры не осудят его за оформление стенгазеты, где он писал заголовок "Позор отказчикам!" Он засмеялся и сказал, - А ты внимательно прочти, как написан заголовок - "По30р отказчикам!". За что на меня обижаться, если я за то, чтобы отказчикам дали по 30 рублей! Был и технический исполнитель для подсобных работ. Пойди, принеси, сделай. Используемый для связей с бригадами, работающими на стройке, откуда приносили пигменты красителей, мел, малярные краски.
Кроме плакатов с призывами типа - Через честный труд в семью трудящихся! Которые при 25 летних сроках заключения звучали издевательски и стенгазет, в бригаде существовала "подпольная деятельность". Занавесив окна от света в комнате и закрыв дверь изнутри, чтобы не попасться на глаза надзирателям, после вечерней проверки "оформители" по заказам офицерских жен, на простынях малевали пародии на Шишкинских медведей в лесу, пользующихся наибольшим спросом у вчерашних школьниц, небогатых фантазией. Заказы звучали примерно так: - Мне, сделайте картину, как вы нарисовали Зое Игнатьевой.
Возможно этот сюжет, использованный на этикетке шоколадных конфет,
напоминал им детскую радость редкого счастья, А дублирование, утоляло зависть к
подруге, тем, что и в "нашей семье" уют не хуже. Эти "копии", существенно отличались из-за наличия тех или других красок, которые приносили работяги, со стройки домов. Технология процесса изготовления картин была варварски примитивной. Простынь, натягивалась на деревянный подрамник и грунтовалась варевом из столярного клея, олифы, мыла и какого не будь, наполнителя, вплоть до порошка полученного трением пары кирпичей друг о друга и отсеянного с помощью струи от вентилятора. После высыхания грунта наносился контурный рисунок, выполненный карандашом, по которому делалась подмалевка, постепенно раскрашиваемая, в сюжетные детали. Для декораций, которые зрители видят из зала, выглядело даже не плохо.
Демонстрировать свои "произведения искусства", оформители старались с удаления метров 7-8, большего удаления не допускали смежные комнаты. Но и этот товар интерьера квартир удовлетворял запросы заказчиц, которые расплачивались хлебом, сахаром, салом, чаем. Что с ведома и под покровительством мужей проносилось через пропускную вахту охраны лагеря. Мое появление, практически (кроме изменения конструкции подрамников и грунта, в котором столярный клей заменили на муку поставляемую заказчицами) ни чего не изменило.
Но однажды к нам явилась дама, вполне интеллигентного вида, со следами увядающей красоты, с макияжем лица, на вид лет 40 - 45. Очевидно жена офицера высокого ранга. Она пришла с двумя десятками открыток музейных картин, с необычным заказом. Ей хотелось иметь "что ни будь, вроде этого" (принесенных открыток). Чтобы мы изготовили один экземпляр, с обязательством ни для кого больше не повторять. Она согласна заплатить деньгами или продуктами хорошую цену, если картина ей понравится. Если не понравится, мы можем ее уступить другим, За испорченное полотно рассчитываться будет не нужно. Пока шли переговоры, я рассматривал открытки. Репин, Айвазовский, Крамской, Левитан, Перов, Врубель. Что она считает нас профессиональными копиистами? Я стал настаивать на категорическом отказе от заказа. Она пообещала, если заберет заказ, две бутылки водки. Это довело моих товарищей до потери разумной оценки наших возможностей. Спор шел в присутствии заказчицы. Олухи, убеждал я, ваше полотно придут посмотреть люди, побывавшие в музеях Ленинграда и Москвы. Возможно привезшие трофеи из Германии, в том числе и картины. В какое положение поставите вы человека? У нас нет художественных красок, кистей, растворителя, лака для выполнения простенькой копии небольшого формата. А вы беретесь писать полотно 1,4 х 2 метра. Я в этой афере, не участник. Это их немного отрезвило. Наступило молчание.
- - Дайте мне список материалов нужных для работы, я попробую достать их в Иркутске - заявила она.
- Я посмотрел на нее, она почему-то обращалась ко мне, очевидно считая меня главным, решающим вопрос о приеме заказа. Взяв листок бумаги, решил заказать не выполнимый для нее, список необходимых материалов, чтобы она сама отказалась от заказа.
- Суровое полотно формата заказываемой картины. Желатин, глицерин, мука для состава грунтовки. 12-тицветный набор художественных масляных красок. Ореховое масло, растворитель для мытья кистей. Кисти художественные разных номеров от 2-го до 16-го., подумав внес дополнение из названий на несколько цветов заменителей (например, белая и черная краска имеют по 4 отличающихся химического состава), Белила цинковые или титановые белила, имеют в несколько раз больший расход относительно других красок. Я заказал их по пол кило в банках или по 10 крупных свинцовых туб. Я чувствовал, что она столкнувшись с ценой и дефицитом заказанного, обратится за консультацией к какому ни будь знакомому или порекомендованному художнику. Поэтому внес несколько названий различных красок с полными названиями оттенков красного, коричневого, синего, зеленого и других цветов. Получился перечень, который мне и не снился в школьные годы занятий во Дворце пионеров в кружке "Юных художников", под руководством ташкентского академика Бориса Владимировича Пестинского. Пришлось предупредить, что возможно она не сможет достать в Иркутске, все перечисленные краски, разнообразие которых вызвано химической несовместимостью некоторых красок, при смешивании их, для получения переходов оттенков цвета. Придется выкручиваться исходя из наличия. Через месяц она привезла почни весь заказ по списку.
Теперь в капкан попал я, мотивов для отказа, больше не было.
Пока ребята трудились с натягиванием натурального целого без швов сурового полотна на раму для грунтовки, я возился с составлением грунта, который бы допускал скручивание полотна в рулон. Мы, коллективом, выбрали открытку с пейзажем Мане с умиротворенным видом холмов с ветряной мельницей, дорогой с телегой, купавами крон деревьев и решили скомпоновать его с "Аленушкой" Васнецова, на переднем плане. У нас, она сидела на лестнице, спускающуюся в воду озера парка. У начала лестницы, стояли фигуры двух нимф, за ними деревья парка, а пейзаж местами просматривался фрагментами фона. Манера и сюжет Мане и Васнецова отличались на столько, что соединить крупный план рисунка девушки и пейзаж было практически невыполнимым требованием. Но нас поджимал срок. Несколько раз пришлось переписывать в стремлении сохранить правило "от общего к частностям, от частностей к общему" предписывающее законы достижение единства зрительного впечатления.
Вот именно в момент нашего творческого кризиса и появился Вася Кошек. С ним уже беседовал наш начальник КВЧ и в принципе, он дал согласие работать художником. Предпочтя перспективу работы на лесоповале или траншеях, быть "использованным по проф. пригодности". Он был осужден по 58 статье, но "профессия до ареста" гласила - "художник академии искусств с правом писать портреты членов правительства", а это не мазало оформляющий зону наглядной агитацией написанной на рубероиде побеленным известкой. Картины для интерьера кабинетов и общественных помещений Управления стройки, это престиж работы Культурно-воспитательной части.
Он пришел после вечерней проверки, без сопровождения нашего начальника или надзирателя. Посмотреть, где и с кем ему придется работать. Он был значительно старше нас, лет 45. Лагерное обмундирование и прическа под нулевую машинку, полностью стерли с него следы его былого положения. Наша мазня с "Аленушкой" висела на стене приготовленная к работе.
Он долго разглядывал нашу мазню потом спросил: - Что это такое? - мы молчали. Он повернулся к нам лицом и спросил, - Что вы хотели этим изобразить? - пришлось отвечать. Бригадир, рассказал, как офицерские жены заказывают нам своеобразные сюзане, оберегающие постель от известки стен. Они приносят простынь, а мы грунтуем и малярными строительными масляными красками, иногда, для расширения палитры цветов используем порошки для альфрейных работ и изготавливаем им настенные коврики, чаще с изображением, которое мы называем "мишки на лесоповале", с этикетки на конфетах. Они за это, приносят сахар, курево, масло, чай хлеб. Поскольку набор красок все время меняется, то и коврики вроде не повторяют друг друга.
Но недавно к нам пришла жена одного офицера из управления и принесла открытки с музейными картинами и заявила, что хотела бы иметь нечто "вроде этого". Мы отказались, ссылаясь на то, что у нас нет художественных красок, кистей, растворителя красок, смывки для кистей, холста для полотна картины. Она перебила нас, заявив, дайте мне список, что вам нужно и я в Иркутске достану. Мы написали, с нашей точки зрения, невыполнимые требования. Но она достала почти все по списку. Заявив, что ее устроит любой сюжет и если ей картина понравится, она за ценой не постоит, не понравится она наша, что хотим и кому хотим, можем продать, но дел с нами, она иметь не будет. Но в выборе сюжета поставила одно условие - он не должен повторяться у кого либо и где либо. И мы решили сделать компоновку из двух открыток. Мане и Васнецова. И.… Сам видишь.
А видел он, полное наше бессилие, справиться с взятыми на себя обязательствами.
Он походил по комнате, потом остановившись перед нашей мазней, сказал, где палитра и кисти с которыми вы работали?
Мы положили на стол палитру, краски, кисти, ореховое масло (разбавитель красок), флакон со смывкой. Он поморщился и часть красок удалил шпателем с палитры. На освободившееся место выдавил из тюбов свежие краски другого цвета. Вздохнул и принялся за работу.
"Алёнушка", стала старше лет на 7-8. У нее появилась рыжая высокая прическа, с костяными (может черепаховыми?) шпильками из которой выбились локоны, лицо, полное отчаяния, залито слезами в невидящих глазах. Она переоделась в темно голубое бархатное платье с оторочкой из кремовых кружев.
От центра картины, вызывающей щемящую боль, рисунок расползался в общей зеленоватой тональности, к периферии, с размытой далью. Общее впечатление навивало грусть. Но от лица новой Аленушки, от
